Доедать не обязательно - Ольга Юрьевна Овчинникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Громко хлопают крылья – крупная птица шарахается и улетает в лес. Судя по звуку – голубь. И, как ни в чём не бывало:
– Шаг вправо.
Ещё где-то вдали воет собака, над головой летит самолёт – гул растёт… стихает, – и затем Соня будто глохнет. Во всём мире остаётся только голос, и по его интонации она угадывает, где торчит корень от лежащего боком пня, ловко огибая его; перешагивает через мелкие ёлочки; виртуозно проходит по краю луж.
– Стоп! Здесь нужно прыгнуть, – говорит мужчина. – Готовы?
Соня кивает. Пальцы разжимаются, рука исчезает. Он оказывается впереди:
– Давайте.
Отступив назад, она энергично прыгает, приземляется, но на рыхлой почве теряет равновесие, и мужчина подхватывает её под талию:
– Умничка.
Через полчаса сосредоточенной прогулки он говорит:
– Глаза сразу не открывайте, – и сдёргивает повязку.
Веки изнутри полыхают алым. Соня терпеливо ждёт. Наконец, пару раз с усилием моргает, оборачивается и удивлённо ахает.
«Там была широченная лужа с мутной жижей и узкой обочиной с краю, а вправо уходили жирные глинистые грядки с посаженными саженцами сосен. Сплошное месиво из грязи, клянусь! Я смотрела на свои тряпочные тапки – сухие и чистые – и не понимала, как Он это сделал. Это невозможно, просто непостижимо! Обратно я шла сама и так устряпалась! Аж по щиколотку! Это какое-то откровение, что-то вне моего понимания. Значит Ему можно довериться!
Я подошла к нему. Он работал».
– Ещё, – говорит Соня, уставившись на мужчину.
– Минуту, леди…
Он изучает в ноутбуке красно-зелёные графики, шепчет что-то непонятное про «стоп-лоссы17» и «хаи18», нажимает на кнопки. Закрывает крышку, встаёт.
Добывает из кармана платок – в этот раз нарочито медленно – и завязывает Соне глаза, педантично приглаживая непослушные волосинки, чтобы они не попали в узел. Берёт с полки верёвку – тонкую, джутовую, скрученную в аккуратный моток, – их лежит целый ряд. Дёргает за кончик, и слышно, как та распускается в воздухе. Он забирает Сонины руки, связывает их за спиной. Обнимает, вжимаясь, так, словно душит, – Соня всхлипывает, – но он лишь перехватывает верёвку, накладывая её тугими витками под грудью и по ключицам. Сосредоточенно стягивает их у лопаток, от чего в рёбра будто впиваются стальные канаты.
Чёрная змея на его плече шевелится, как ползёт.
Он выводит свободный конец вперёд – получается подобие поводка – и, прихватив второй моток, ведёт Соню на кухню. Там неожиданно он бросает её обездвиженное тело в кресло возле стола, натянув поводок и этим затормозив падение. Крепко привязывает. И начинает готовить ужин.
Звуки становятся острыми и прозрачными.
Слышится звонкий стук падающих в пустую кастрюлю зёрнышек риса, отмеренных мерной ложкой. Журчание льющейся из кулера воды. Щёлканье плиты, шум пламени. В звенящей тишине тихонько закипает и булькает кипяток. Дзынькает и скребётся о стенки кастрюли ложка. Скрипит диван, принимая тяжёлое тело. Звонко танцуют рисинки. Мужчина здесь: слышно его дыхание.
Снова диван.
Шорох пакета. Звук воды из-под крана, – струя льётся в раковину, стихает… Кап… Кап. Запах варёного риса распространяется в воздухе. Весомый стук ножа, положенного на разделочную доску. Что-то гулко падает на дно пустого мусорного ведра.
Дверца холодильника – открылась, закрылась.
Дребезжание бутылочек – это специи на подносе.
Слышится бряканье тарелки о стол, шелест салфеток и лёгкий перестук деревянных палочек, положенных рядом. Соседнее кресло тяжко взвизгивает.
– Рот, леди, – наконец произносит мужчина.
Соня послушно открывает рот, и на язык попадает тёплый комочек риса, – она едва успевает обнять кончики палочек губами, и они ускользают. Всегда безвкусный рис наполняет мозг блаженством, и она, смакуя, разминает податливые зёрнышки зубами. Едва уловимый стук, а затем тишина. Соня открывает рот.
На подбородок попадает капля, на язык – мокрый кусочек со вкусом соевого соуса и чего-то маслянистого, овощного. О! Это же авокадо!
Когда они заходят в магазин, мужчина всегда их берёт – щупает плоды, выбирает мягкий, – а дома чистит, освобождает от косточки и режет на кусочки, не подпуская к этому ритуалу Соню. Этот плод, или овощ, или как там его… Ягода может вообще? Его она впервые попробовала здесь – раньше всегда безучастно проходила мимо.
Когда рядом с губами снова возникает тепло, Соня так быстро открывает рот, что мужчина, заподозрив её в подглядывании, берётся за край платка кончиками пальцев и сдвигает его на самый нос. Кормит дальше. В тишине кухни слышится стрёкот палочек о тарелку, и только. Ужин подходит к концу. Соня жуёт медленно, чтобы мужчина успевал есть тоже.
Он кладёт ей на затылок ладонь, наклоняет лицом в тарелку – квадратную, с приподнятыми краями, – и приказывает:
– Лижите.
Она старательно лижет, от края до края. Соевый соус, рисовые зёрнышки – одно, второе…
– Хватит, – говорит мужчина удовлетворённо.
Она послушно прекращает и выпрямляется. Опять брякают тарелки и палочки, от тяжёлых шагов всё вибрирует, – он уносит посуду в раковину. Затем приближается к Соне сзади и вытирает ей испачканный подбородок большим пальцем руки, касается губ. Соня вздрагивает и целует, забирает палец в рот, но мужчина не даёт ей увлечься, и она тянется следом ровно настолько, насколько пускает верёвка.
Он отвязывает её от кресла, наматывает поводок на руку и дёргает с такой силой, что Соня, вскочив, теряет равновесие, наступает ему на ноги.
– Ой, – вздрагивает она, виновато потупившись. – Прости.
Молча, за верёвку он уводит её с кухни, и, словно барашек на заклание, Соня вслепую идёт за ним, – стукается плечом о дверной косяк, семенит. В глубине спальни он разворачивает её и, отпустив поводок, кидает спиной на матрас, – она падает, испуганно охнув.
Подобравшись пальцем, мужчина стягивает с глаз повязку.
Глава 11
Любопытство убило кошку.
Соня смотрит, как он – чёрный силуэт напротив окна – раздевается: бросает на пол футболку, брюки. Уверенно подходит к ней, – из безликого контура обратившись в человека, – опускается рядом, развязывает. Она тянет руки вверх, и он освобождает её от платья, полностью обнажая. Ложится рядом.
– Ещё, – произносит она жадно, глядя на него в упор сумеречными глазами.
– Леди… – отвечает он осторожно. – Вы понятия не имеете о том, чего просите.
Она приподнимается и нависает над ним, глядя из-за занавеса каштановых волос и тяжело дыша, – он вкусно пахнет, и его хочется, – хочется всего, целиком, прямо сейчас. И она всё ещё голодна, но этот голод совершенно иной природы.
«Я хочу родить Тебе ребёнка. Воплотить в новом, маленьком человечке Твой изумительный генофонд. Плод страсти, совместное творение, воплощение чувств. Я готова принять от Тебя всё, что угодно. Хоть смерть. Хоть яд. Сделай мне больно, оцени эту веру. Ну, пожалуйста!!! Рядом с Тобой даже воздух становится слаще».
Он протягивает руку и аккуратно заправляет прядки волос ей за уши, с обеих сторон. Чуть касается щеки – тихонько, едва-едва, теплом ладони.
– Я такая… – говорит Соня, намеренно выделяя последнее слово: – дура.
Он реагирует мгновенно. Резкий удар отбрасывает голову так, что в глазах взрываются молнии: волосы, попавшие под ладонь, дёргаются на излёте. Жар приливает к коже. Словно в замедленной съёмке Соня забирает разметавшиеся пряди, перекидывает их на сторону и упрямо твердит:
– … Дура.
Примерившись тыльной стороной руки, мужчина бьёт по другой щеке – удар такой же силы, выверен с максимальной точностью. Волосы взлетают, словно рыхлая земля от взрыва гранаты. В ушах звенит. Соня пережидает и это, а затем, нависая сверху, ещё отчаяннее, с животным придыханием, произносит:
– Дура, – и замирает, зажмурившись.
Вместо предсказуемого удара мужчина отталкивает её, – Соня валится на спину, – встаёт и молча выходит из спальни. В комнате слышится бряканье, и он возвращается – с тяжёлым кожаным флоггером19 в руке: чёрные хвосты, словно связка из живых ужей, шевелятся в такт шагам. Он подходит и кладёт плётку рядом, у матраса.
Соня приподнимается на локте, в глазах мелькает ужас.
